Читая иконографию, читаешь историю

Православный петербуржец, даже войдя в незнакомый храм, безошибочно узнает на иконах святого Александра Невского, хотя этот русский святой может похвастаться на редкость разнообразной иконографией. О типах иконографии святого, об истории их формирования мы беседуем с руководителем иконописно-реставрационной мастерской Александро-Невской лавры Дмитрием Мироненко — автором уникальной монографии «Образ святого Александра Невского в русском искусстве XVI — начала XXI вв.».

 

Изменить кардиограмму

— Дмитрий Геннадьевич, вы говорили, что книга возникла на основе диссертации. А как возникла тема диссертации?

— По окончании в 1996 году Академии художеств, поступил в ассистентуру на кафедру реставрации факультета живописи — это некий аналог аспирантуры. В результате двухгодового исследования должен был появиться письменный труд, по объему равный диссертации, но без защиты. Тема была другая, руководитель был другой. Я сдал все кандидатские минимумы и вскоре пришел работать в Александро-Невскую лавру. И здесь меня увлек этот особый мир восстанавливаемого монастыря возрождаемой святыни. В общем, стало не до того, и ассистентуру я практически забросил. В начале 2000-х состоялось знакомство с Ниной Сергеевной Кутейниковой, Петербургским искусствоведом активно исследовавшим современное церковное искусство, профессором, академиком РАХ. В 2006 году по завершении проектных и иконописных работ мы сделали книжку, посвященную строительству и украшению храма в поселке Сапёрное, я написал для нее текст. Нина Сергеевна, прочитав, сказала: «Так, писать мы умеем, думать умеем. Через неделю приходите ко мне, с вас автореферат, заявление, идете соискателем на кафедру русского искусства, я буду вашим научным руководителем. Возвращаетесь в институт и пишете диссертацию». — «А тема?» — «Тут всё очевидно! Вы где работаете? В Александро-Невской лавре! Статьи писали по иконографии Александра Невского? Вот и работайте в этом направлении!» Мне бы в тот день как-то вежливо отказаться, но я не нашел сил, видя её заразительный энтузиазм, сказать нет. А дальше всё закрутилось как у всех исследователей, плохо понимающих в начале работы, что и как делать. Кое-какой материал уже был, я действительно написал пару статей, но между статьей и диссертацией огромная разница! Поначалу я плохо представлял себе, что такое научная работа, а потом, когда понял, какой это колоссальный труд, отступать было поздно.

— Но работу вы все-таки завершили…

— Да, благодаря двум женщинам: Нине Сергеевне и моей супруге, Дарии Джемс-Леви. Они обе и заставляли, когда необходимо, и вдохновляли меня. Поначалу писать было трудно, ведь для того, чтобы писать, образ мыслей должен быть иным, не «художественным». Когда занимаешься росписью, проектированием интерьеров, иконописанием, у тебя, можно сказать, другая кардиограмма. Это даже по тексту видно, опытный человек заметит: в первой главе один язык, а в четвертой — совсем другой. Поначалу я относился к теме механистично: собрал материал, разложил по полочкам… через какое-то время «расписался», а к третьей главе просто «плотину прорвало», и структура работы сложилась. Уверен, что это «пришло», я не открывал ничего, работа «сама себя написала». Нина Сергеевна в самом начале посоветовала мне всегда носить с собой блокнот и карандаш, потому что мысль может прийти в любой момент. Кстати, несколько раз я не смог записать то, что пришло в голову, и «потерял». Но основное зафиксировать удалось. С искусствоведческой точки зрения, может быть, то, о чем я написал, выглядит завирально. Время покажет: специалисты в будущем, обращаясь к этой научной теме, отделят зерна от плевел. Но я не сомневаюсь в обоснованности некоторых выводов этой научной работы. Именно по причине их парадоксальной очевидности.

С нами царь

— И что же вы увидели и поняли?

— Среди многообразной типологии изображений святого Александра Невского я вдруг рассмотрел отдельный «императорский» тип иконографии. Просто увидел, это на поверхности лежало много лет, и всё стройно стало одно из другого вырастать. А дальше писал ночами, где-то с десяти вечера до четырех утра. Это было не очень полезно для здоровья, зато интересно. После того как тема «родилась» потребовалось примерно 2 года чтоб её написать. Начальные главы, по-хорошему, надо было переписать, что я и попробовал для монографии сделать. Там еще сам образ мыслей скован, чего нет в последующих двух. С другой стороны, можно сказать, что разница в языке повествования оправдана самим предметом исследования. Так преподобническому типу «пассионарность» противопоказана, там всё должно быть спокойно, с рассуждением, а для описания императорского типа, возникшего в начале крайне динамичного XVIII века, лучше подошел «барочный» язык повествования.

— Действительно ли при Петре I был прямой запрет изображать святого князя в одеждах схимника?

— В историческом указе Петра I есть слова «воспретить» писать как преподобного, «отнюдь писать токмо как великого князя». Мне кажется, всё однозначно, никаких разночтений быть не может. По сути дела, это утверждение уже существующего порядка вещей: как преподобного в те времена святого Александра Невского и так уже практически не писали, а чаще писали именно как великого князя. Примеров много — та же икона XVII века из Свято-Троицкого собора: он там преподобный, что ли? Но с появлением этого указа произошла интересная метаморфоза: художники и заказчики восприняли запрет своеобразно и стали изображать Александра Невского отнюдь не как великого князя. Посмотрите: он не в турской шубе, не в древнем корзно (плащ князей и знати Киевской Руси, которая накидывалась на кафтан и застегивалась на правом плече. — Прим. ред.), не в облачениях великого царского чина: святого князя Александра мы видим на иконах этого периода в императорской мантии, часто в латах. У него в руке не норманнский меч, а что-то вроде палаша. Он часто стоит рядом с престолом, на котором лежит не шапка Мономаха, а царский венец, скипетр и держава, то есть инсигнии (внешние знаки могущества, власти или сана. — Прим. ред.) поменялись. Да, образ великого князя — правителя Руси с Петром I изменил характер. Но иконография эта появилась раньше, до наречения Петра Алексеевича императором Всероссийским. В моей книге приводится картина «Триумф Петра» из Государственного исторического музея; по преданию, её подарил царю архиепископ Феофан (Прокопович). Пётр там уже изображен как император: если рассмотреть этот конный образ Петра I, он один в один соответствует образу Александра Невского на ордене Александра Невского — даже есть рука с венцом над его головой. Так что императорская по типу иконография Александра Невского просто реализовала уже сформировавшийся на примере изображений Петра I образ российского императора.

— Да и лицом святой князь на иконах того времени похож на императора…

— Что уж греха таить — хотели польстить государю. Это же не только в нашей стране было — придавать сходство с лицами правителей либо античным героям, либо библейским — Самсону или Давиду.

— А как сам Пётр относился к таким изображениям? Сохранились ли какие-нибудь сведения об этом?

— Вокруг любого значительного руководителя есть свита, смысл и цель жизни которой — угадать желания «большого человека», и часто им это удается. Уверен, Пётр I не давал прямых указаний написать себя в виде Александра Невского, но кто-то из приближенных на свой страх и риск мог дать художнику « хороший совет» и угадал, и когда император увидел такой образ, остался доволен. Например, в Лавре есть один из эталонных образов Александра Невского — одной рукой он опирается на престол, в другой у него меч, на голове императорский венец, на плечах горностаевая мантия, латы, а на престоле развернутая карта Швеции, и князь пальцем её пригвоздил! Вот это вполне мог и Пётр подсказать, мог и кто-то из его окружения. Конечно, император неоднократно молитвенно обращался к Александру Невскому: он не мог не видеть, что ему приходится воевать на тех же землях, с тем же противником, практически в тех же самых обстоятельствах, невыгодных для него, и как Александр Невский мог бить шведа, так и Пётр в итоге смог. Не сразу, но смог же! Ученик он был хороший, а учителем был Карл XII, и, кстати, иконография нам об этом рассказывает. Читая иконографию, читаешь историю, отделить одно от другого невозможно. Эта тема — изображение Петра I в виде Александра Невского — с течением времени была, конечно, «отцежена», совсем уж буквальное сходство с императором уходит, но принцип остается. Изображение князя в виде императора в какой-то момент становится нормой, становится для всех понятным.

— Но с течением времени ситуация изменилась…

— Постепенно. После 1812 года совсем уж западные типажи стали не комильфо. К середине XIX века наблюдается устойчивый интерес к русской истории и культуре, изображение русского князя в западных рыцарских латах уже кажется нелепым, его облику придают специфические национальные черты. На плечах, правда, по-прежнему горностаевая мантия, но под ней мы видим доспехи, похожие на доспехи знатного русского ратника. Обут он часто в красные сапожки — особенно это распространилось после убийства императора Александра II. На ранних эскизах Нестерова для «Спаса-на-крови» тоже присутствуют красные сапожки как прямая аллегория с судьбой убиенного государя, но ему, очевидно не утвердили такой вольности. И лицом на этих эскизах Александр Невский похож на Александра II, потом Нестеров сходство несколько «разбавил»…

С нами Бог

— Сейчас святого князя всё чаще пишут в монашеских одеждах. Можно ли сказать, что в наше время преподобнический тип переживает второе рождение?

— Когда было варварское вскрытие мощей святого благоверного князя, присутствовавшие красноармейцы были удивлены, увидев монашеское погребение, — многие ожидали увидеть воина в доспехах. Он умер не великим князем Владимирским, а приняв схиму, смиренным монахом Алексием, и ранняя иконография как раз предсмертный образ и транслировала. На самом деле написание икон князя Александра Невского в образе схимника никогда не прекращалось. Не все считали нужным следовать указу: у нас всегда хватает «радетелей за древность», особенно в провинции. Существуют иконы преподобнического типа и XVIII, и XIX века. И не только провинциальные — есть и столичные. Так что преподобническая иконография не исчезла, она просто ушла в катакомбы, утратила официальность. По преданию, у Александра Васильевича Суворова была такая икона — князь был его небесным покровителем. Это не факт, но очень вероятно: у бунтаря и хулигана, каковым был Суворов в придворной жизни — когда до войны доходило, никакого юродства не было, было всё по-взрослому, — вполне легко представить келейную икону Александра Невского в схиме, несмотря на запрет. Известно, что Суворов был очень религиозен, и он вполне мог почитать князя в его высшем — духовном — подвиге, конечно, при этом памятуя о его заслугах как дипломата и полководца.

— Тип, который вы называете воинским, в ХХ веке развивался в светском ключе. Большинство наших соотечественников составили свое впечатление о святом князе как раз по фильму Эйзенштейна…

— Не совсем так. В 1938 году были живы и еще не стары те, кто родился до революции, это были крещеные люди, многие — с именем Александр. Они помнили с детства иконы, храмы Александра Невского. Им не нужны были какие-то новые образы. А вот те, кто родился уже после войны, действительно воспринимали Александра Невского именно по фильму Эйзенштейна, но не только: знаменитая картина Павла Корина была обширно репродуцирована — в учебниках, воинских частях, на различных плакатах можно было увидеть этот образ. Недавно я был на конференции в Исаакиевском соборе, там выступала вдова скульптора Валентина Козенюка — автора памятника князю на площади Александра Невского. Она рассказала, что для него с детства Александр Невский был ключевой фигурой: он в детстве с друзьями во время демонстрации фильма «Александр Невский» в момент сражения выбегал на сцену позади экрана, и они с деревянными мечами тоже «бились» вместе с дружиной князя. Можно сказать, что образ Александра Невского в ХХ веке пережил своеобразный ренессанс и закрепился в государственной иконографии.

— Какой из иконографических типов сейчас, на ваш взгляд, доминирует?

— По большому счету, сейчас все иконографические типы Александра Невского существуют на равных, но… Вы памятники Александру Невскому в преподобнической иконографии видели? Нет? А в какой? Их же очень много за последние лет пятнадцать появилось! Возьмем уже упоминавшийся памятник Козенюка на площади Александра Невского: на князе воинский плащ, под ним латы, наголенники, в руках копье, на голове шлем, он изготовился к битве, привстал на стременах, сейчас подаст знак — и пошла сшибка! Это воин, полководец!

Один из лаврских монахов, схиигумен Варнава, попросил написать для скита икону святого Александра Невского. Я даже уточнить не успел, он говорит: «Конечно, как схимника». Это понятно: зачем монаху, молитвеннику образ воина? А если мы пишем образ для часовни на подводной лодке, пишем как воина. Для моряков-подводников, которые, отправляясь в поход, знают, что могут не вернуться к своим семьям, князь Александр — в первую очередь великий воин, способный побеждать вопреки всему.

— Какова причина такого разнообразия иконографии святого князя?

— Думаю, дело в крайней востребованности для русских людей его памяти. Она актуализировалась всегда в переломные моменты. Он смог стать крайне эффективным правителем в крайне кризисной, неблагоприятной ситуации. Даже у Димитрия Донского ситуация была лучше: ему надо было решить вопрос с ослабевшей Ордой. Это уже не та была Орда, что при Александре Невском, который одновременно решал вопросы и с западными соседями, и с восточным сюзереном. Он сумел стяжать для вверенного ему Богом Отечества очень нужный мир, как передышку— какой ценой, мы знаем: потратил на это свою жизнь. Где нужно было драться, он дрался, где нужна была дипломатия, он использовал все существовавшие в то время дипломатические инструменты. Он прекрасно понимал, какая ноша ему досталась от отца. Понимал и то, что вся более или менее налаженная русская жизнь может исчезнуть за один «Батыев» поход. В то же время князю пришлось давать жесткий отпор тем, кто пытался нас переформатировать в плане веры.

Святого князя постоянно призывают на защиту Отечества. Одно из первых засвидетельствованных чудес — накануне Куликовской битвы пономарь Рождественского монастыря во Владимире видит, как из алтаря выходят два старца, подходят к гробнице князя и говорят: «Вставай, княже, споспешествуй сроднику твоему Димитрию». Князь встает из гроба и уходит с ними. И через два дня происходит Куликовская битва. Случилась долгожданная победа над некогда непобедимыми завоевателями. Так было и при Петре I — во времена Северной войны, и в войну 1812 года, и в ХХ веке, в годы Великой Отечественной войны. Он всегда рядом с земным воинством. И всегда Александр Ярославич актуализировался в том образе, в котором был необходим. Это хранитель Руси: он сберег её при своей жизни и ходатайствует за нее перед престолом Божиим. Он помогает как воин и как дипломат. А как молитвенник, как схимник — не перестает молиться за Русь. Недавно была первая Литургия в возвращенном Лавре храме Александра Невского. Казалось, что в этом маленьком храме столько людей, сколько физически в него никогда бы не поместилось: все, кто раньше здесь молился. Там был Пётр I, который вносил в него мощи святого Александра Невского. То, что сам князь там тоже был, сомнению не подлежит. И мы воспринимали это сердцем — спросите всех, кто был на этом богослужении.

АВТОР Татьяна Кириллина

Источник: журнал «Вода живая» (июнь 2021)