К идеологическому наследию Александра Невского русское политическое сознание обращается в переломные эпохи, когда кажется, что «порвалась дней связующая нить».
Хранитель русской идентичности
К идеологическому наследию Александра Невского русское политическое сознание обращается в переломные эпохи, когда кажется, что «порвалась дней связующая нить» и необходимо как-то соединить их обрывки. И при Иване Грозном, и в эпоху Петра I, и в 1930‑е годы Александра Невского вспоминали как имя, скрепляющее воедино перипетии русской истории. В нем видели хранителя ее единства и преемственности.
Этих качеств — единства и преемственности — Древняя Русь лишилась к тому времени, когда Александр взошел на престол Новгородского княжества: неокрепшая феодальная государственность не выдержала испытания Ордой. Казалось, что и русского народа больше не будет на политической карте мира: среди современников Александр был, увы, одним из немногих, кто в полной мере осознавал всю горечь случившегося. И чаша страданий, глубину которых донесли до нас авторы «Слова о погибели Русской земли» или «Повести о битве на реке Калке», не отравила, но отрезвила его: осознание произошедшей катастрофы превратило удельного князя в фигуру нефеодального масштаба. «О, Русская Земля! Ты уже за холмом!» — так могли говорить люди, вставшие над феодальным сознанием эпохи. Святой Александр был одним из тех, кто, испив чашу страдания до конца, смог соединить в своей политической деятельности идеализм и прагматику.
В чем же идеализм великого князя? В том, что в трагический момент поражения он не отказался от тяжелого государственного труда по осознанию собственной идентичности, определению собственной стратегии, в которой одной и был залог будущей победы. Невская битва и Ледовое побоище, быть может, не самые большие битвы в истории Средневековья, но именно в них Древняя Русь раз и навсегда сделала свой выбор, совершив великий труд самопостижения. Выбрав путь православия, она обозначила свое место на будущей карте мира. И это — труд князя Александра. Выбор не был легким, его не мог сделать просто прагматик или реалист: за три десятилетия до того, в 1204 году, крестоносцы разграбили Константинополь, поставив на колени самую могущественную православную державу в мире. Защищая православную веру, князь Александр мог опираться только на собственные силы, которые были скудны; и помощи ждать было неоткуда. Только идеалист, верящий в правоту православного выбора своих далеких предков, мог принять такое решение.
Прагматизм же князя Александра был не менее труден и болезнен: выбор в пользу православия требовал жертв, и он сознательно на эти жертвы пошел. Нужно было смириться с экономической эксплуатацией собственного народа, «сдать» татарам еще не покоренный Новгород, унижаться перед врагами, выпрашивая у хана ярлык, усмирять благородные, но бессмысленные антитатарские выступления — на плечах Александра Ярославича лежало тяжелое бремя. И это была та цена, которую платили он и его народ за сохранение веры. Но, сохранив идентичность Руси, накалив православие — этот идеологический стержень древнерусского государства, — он заложил основы будущей победы Руси над своими врагами (и не просто победы, но и подлинно христианского триумфа симфоничности — ведь впоследствии значительная часть государства Чингизидов вошла в состав России). Этот подвиг духовного прозрения и княжеского смирения сделал его святым — сначала в глазах немногих дальновидных современников, а затем, по мере того, как его деятельность стала приносить плоды, все большего количества людей.
Народный святой
Наряду с преподобными Сергием Радонежским и Серафимом Саровским, святым равноапостольным князем Владимиром, благоверный князь Александр Невский — один из наиболее почитаемых святых Русской церкви. И почитание — это подлинно народное, не инициированное «сверху». В князе Александре Ярославиче русские видят нечто созвучное своему идеалу человека.
Средневековая литература об Александре Невском, в изобилии появившаяся в XVI–XVII века, сразу после канонизации его как общерусского святого, идеализирует князя: его сравнивают с такими библейскими персонажами, как праведный царь Езекия или Иисус Навин, подчеркивается покровительство Александра Церкви, его послушание священноначалию. Но за этой идеализацией прослеживается что-то выходящее за рамки житийных шаблонов: образ Александра не «по-житийному» живой и притягательный. Так же притягательны и живы персонажи былин, герои русских сказок или, например, такие литературные герои из народа, как Василий Теркин или Григорий Мелехов — князь Александр будто бы стоит в их ряду. Говоря современным языком, это «что-то» можно назвать мужским идеалом: в нашем коллективном сознании Александр есть воплощение мужественности — и во внешности, и в характере. Он — идеальный мужской характер, который так безуспешно искали в своих героях писатели Золотого века русской литературы, но который смогла «нащупать» в святом князе средневековая агиографическая литература.
Внешность Александра — что называется «типично славянская», среднерусская. На иконах допетровского времени Александр — тогда его изображали без меча и воинских атрибутов — предстает перед нами хорошо сложенным, кудрявым, русоволосым человеком: «аки Георгий», он «рус, плечист телом, сановит и добротою исполнен, власы кудреваты и кудерцы видать» (из руководства по иконографии — иконописного подлинника XVII века). В «Повести о житии и храбрости благоверного и великого князя Александра», написанной в XIII веке, приводится портрет Александра. Ростом он «выше иных людей», голос имеет звонкий, «словно труба в народе». Лицо у Александра красивое, «словно лицо Иосифа». Чем не идеал русской мужской красоты? (И, быть может, не случайно в этой связи, что прозвище «Невский» взял себе известный бодибилдер Александр Курицын).
Что касается характера, то в князе Александре проявляются опять же типично русские черты: с одной стороны, христианское смирение и мудрость, которая из него проистекает, а с другой — бесстрашие в часы опасности и молодецкая удаль (столь характерная для многих русских людей). С небольшой дружиной он атакует превосходящих по численности врагов, наносит удар смело и неожиданно (так мы обычно представляем себе Невскую битву): «и самому королю возложил печать на лицо острым своим копьем». Автор «Повести» сравнивает князя с римским императором Веспасианом, в новозаветные времена покорившим Иудею и, согласно легенде, при взятии одного из городов в одиночку, без войска, отразившим врагов. Мужеству Александра поражаются даже враги: «царь Батый, узнав о его мужестве, возлюбил его паче всех князей» (из Новгородской летописи XV века) — можно вспомнить сцену из «Судьбы человека» Шолохова, где «русское достоинство и гордость» Андрея Соколова испытывает комендант концлагеря.
Несмотря на молодость, Александр умен, прозорлив, и Господь отмечает его знаком мудрости — немногословием: если он говорит что-то, то говорит коротко, но метко. Афористичность, народная простота его речи видна в сравнении с речами героев других народов. «Я забочусь не о том, чтобы Бог был на нашей стороне. Я более всего забочусь о том, чтобы мы были на Его стороне», — велеречиво рассуждает герой американской истории (эта фраза принадлежит Аврааму Линкольну). А Александр формулирует ту же мысль проще: «Не в силе Бог, но в правде». Хотя немногословие — скорее женская добродетель, но умение точно выразить мысль, сделать из мысли пословицу — это то, что было присуще народному герою-мужчине во все времена:
Не прожить, как без махорки
От бомбежки до другой,
Без хорошей поговорки
Или присказки какой.
Наконец, идеальный мужской характер не бывает полон без жертвы, которую герой приносит «за други своя»: хотя мнения историков в этом вопросе расходятся, народная память однозначно приписывает кончину Александра отравлению в Орде — таким образом, положительные качества героя сливаются воедино в высшей точке: как и подобает святому, князь Александр Ярославич кладет свою жизнь на жертвенник высшего закона любви — ценою жизни спасает свой народ и Отечество.
Владимир Иванов
Источник: журнал «Вода Живая»